|
Жизнью, а не фантазией расплачиваюсь за каждую строчку…12 июня Россия будет отмечать не только свой очередной национальный праздник, но и 80-летие со дня рождения замечательного русского писателя, ростовчанина Виталия Николаевича Семина. Во всяком случае, верится в то, что отметит. На Дону об этом юбилее вспомнили заранее. Стараниями вдовы писателя – Виктории Николаевны Семиной-Кононыхиной и критика Елены Джичоевой издана книга «Виталий Семин в письмах, воспоминаниях и литературной критике». 20 мая в Донской государственной публичной библиотеке прошел вечер памяти писателя, устроенный немецким центром библиотеки.НачалоК сожалению, сегодня уже приходится объяснять, что значит для российской литературы творчество такого писателя, как Семин, ибо даже для многих студентов факультета филологии и журналистики ЮФУ это имя незнакомо. Приходится также рассказывать, какое влияние оказывал на окружающих самим фактом своего существования этот обычный и необычный по тем временам человек. Жизнь его, полная лишений и страданий, упорного служения выбранной цели, и началась с желания стать писателем. Родившись, как понятно, в 1927 году, на фронт он попасть не мог по молодости лет. Но и этих совсем малых лет вполне хватило для угона в Германию. Впрочем, тут надо оставить свои представления о жизненном пути Семина и предоставить слово ему самому: слишком много пережитого им самим есть в его книгах, например, в повести «Сто двадцать километров до железной дороги»: «… Мне предложили аспирантуру. – Мы подумали, кому, – сказал мне перед зимней сессией декан, – и решили: тебе. Хоть ты и был не очень дисциплинированным и лекции пропускал. Но если подумать, то только тебе. – Григорий Никитич, – сказал я, горько радуясь (поди ж ты, бывает такое!).– Мне в аспирантуру нельзя. Я был в Германии. – Как в Германии? – побледнел декан. – Ты же в то время был мальчишкой! – Вот мальчишкой и угнали. – Но в документах у тебя ничего этого нет! – Не написал, побоялся, что в институт не примут. – И долго ты там пробыл? – Три года. – Три года? – растерянно развел руками Григорий Никитич, как будто бы «три года» все и решали. Он никак не смог сдвинуться с места». Потом эти три года отразились в лучшем романе писателя, главной его книге «Нагрудный знак ОСТ». Там описан арбайтслагерь, где довелось побывать Семину в 1942-1945 годах. Сердце свое, конечно же, надорвал он там – в литейном цехе на фабрике Бергишес Мергишес. Добавила Германия и второй удар: после посещения ее через два десятка лет по приглашению одного из немецких издательств он не мог прийти в себя – как же так: побежденные живут гораздо лучше победителей. Да и на родине каждый жизненный шаг давался ему неимоверным трудом. А началось все с «Академии париков». Дело «Академии париков»Название безобидного самостийного студенческого кружка родилось по аналогии с «Академией надписей», членом которой был Проспер Мериме. От нечего делать, вспоминает один из бывших «академиков» Николай Горбанев, студенты четвертого курса филфака Ростовского пединститута на скучных лекциях шутили и подтрунивали над собой и товарищами, рисовали карикатуры, учреждали шутливые премии, словом, вели себя как настоящие студенты. Что и было поставлено им в вину. А началось «дело» седьмого января 1953 года, когда всех «академиков» вызвали в партком института поодиночке для дачи показаний. Стремительность, с которым дело было закончено, объясняется фоном: почти параллельно разворачивалось «дело врачей». Студентам вменялись в вину аморальность и антипатриотичность. Уже потом добавились «финансирование из фондов Рокфеллера» и «оргии, на которых были женщины в мехах». Сегодня ничего, кроме смеха, подобные обвинения вызвать не могут, а тогда для большинства «академиков» это закончилось исключением из комсомола, а для Виталия Николаевича, как тайного организатора и вдохновителя – исключением из института. Вскоре после смерти Сталина «дело» как бы испарилось. Исключенным из комсомола удалось окончить институт. Виталию же пришлось уехать на строительство Куйбышевской ГЭС – работы не было, да и компетентные органы настойчиво предлагали сотрудничать. Там, на стройке, он и начал писать свои первые рассказы. СтановлениеПотом была у Семина работа в далеком донском селе под названием Большое Ремонтное, потом – возвращение в Ростов и работа в редакции только что появившегося «Вечернего Ростова». Как вспоминает писатель Владимир Моложавенко, привел в редакцию Семина известный донской писатель Владимир Фоменко. Когда много лет спустя вышла книга Виталия Николаевича «Женя и Валентина», то в главе, рассказывающей о работе предвоенной газеты, сотрудники редакции увидели свою газету, ее сотрудников и самого автора в лице корреспондента Слатина. Читая про заведующего отделом Вовочку Фисунова, все понимали, что это Иван Дмитриевич Ненахов с его любезными и по-актерски сделанными жестами… А сотрудник отдела Стульев – это Василий Родионович Креслов, маленький человек с марсианским черепом, низким мощным голосом, неистощимой работоспособностью и феноменальной памятью. Да и вообще многие редакционные работники отразились на страницах его прозы с точными портретными и психологическими характеристиками. Мы знали, пишет в своих воспоминаниях Владимир Семенович, что он тогда работал не только на газету, но и писал рассказы, повести, понимали, что это одаренный человек. Но, отдавая должное его уму и таланту, мы еще не понимали, что рядом с нами живет и работает тот, кто станет самым ярким писателем на Дону. Точность деталей, выводящая автора, а за ним – и читателя на размышления о нравственных основах существования человека – стала одной из отличительных черт семинской прозы. Василий Воронов вспоминал, как, говоря о литературе, Владимир Фоменко запальчиво и убежденно говорил: «Какие мы писатели? В Ростове один писатель – Виталий!...Посмотрите. как он вяжет слова… Как точна, предметна и прозрачна каждая фраза. Заметьте, он никогда без дела не описывает предмет или человека, но в то же время у него все появляется как бы само собой и как бы без участия писателя облекается в слова. Так умеют только большие мастера, Лесков, например…» И тут же добавлял: «И его травят, грызут… Думаете, статья в «Правде» – щелчок по носу? Обухом по голове! Бубновый туз на фуфайку! Теперь ни одно издательство не посмеет выпустить его книгу…» Речь шла об известнейшей повести Виталия Семина «Семеро в одном доме», напечатанной в журнале «Новый мир» в 1965 году. В центре споров – повесть об окраинеСегодня уже необходимо объяснять, какой резонанс вызывали в то время многие «новомирские» публикации в обществе. Как вспоминает Николай Скребов, успех этой повести у читателей превзошел все ожидания не только сторонников писателя, но, кажется, и его самого. Это был настоящий прорыв «на следующий этаж» современной литературы. Речь в повести шла о самой что ни на есть обычной жизни обычных людей на окраине городе. Особенный восторг вызывал образ Мули, воплотивший колоссальный опыт народного переживания. «Чтобы не писали о повести Семина, – говорил Анатолий Калинин на собрании ростовских писателей, задачей которого было разгромить повесть, – Муля – из тех русских женщин, которые не продадут и не предадут». Писателя обвиняли в отсутствии связи мира окраины с большим миром. Но и тогда, а особенно сегодня видно, как много заставил увидеть своего героя Семин из окошка маленького дома – народный быт и бытие в военные и послевоенные годы. По известной традиции нашей страны разгромная критика со страниц «Правды» сделала необыкновенной популярным имя Виталия Семина и его «Семерых в одном доме» (название повести придумано Твардовским). Как писал А.Н.Кондратович, замредактора «Нового мира», номера журнала с повестью долго лежали в киосках, имя автора ничего не говорило читателю. Однако стоило появиться статье в «Правде», как в тот же день эти же номера исчезли из всех киосков. Однако высочайшая оценка читателей и единомышленников в писательской среде, увы, не могла открыть Семину двери редакций и издательств почти десять лет. И не только это. Эдуард Барсуков вспоминает, как с горечью говорил ему Семин о таком факте: приехавший в Ростов Валентин Распутин хотел встретиться с ним, но кто-то его отговорил от этого. С каким словом рифмовать слово «родина»Началась полоса, как вспоминает Виктория Николаевна Семина-Кононыхина, почти полного непечатания, годы нищеты. Семин зарабатывает на жизнь рецензированием рукописей, самотеком приходящих в «Новый мир»: в журнале были люди, которые хотели Семину помочь. Эта работа была порой единственным постоянным источником дохода. Среди литераторов она считалась крайне непрестижной, но Семин делал ее с такой же степенью ответственности, как и писал свои книги. Этому «бурному потоку «самотека» очень повезло с рецензентом: Николай Горбанев признается однажды, что «в жизни не встречал человека, от которого исходило бы такое физическое ощущение ума… как чего-то высшего и абсолютно бесспорного». Через девять лет после смерти писателя критик Игорь Дедков составит из этих рецензий книгу и издаст ее под названием «Что истинно в литературе». Небольшим тиражом она будет переиздана в 2005 году в Ростове-на-Дону. Но именно в эти труднейшие годы рождается лучший роман писателя – «Нагрудный знак OST». Это роман-исследование того, на что способен человек, попадающий в нечеловеческие условия, а также о том, что помогает ему выстоять. Иначе и быть не может, потому что, по Семину, если литература – не исследование, то ею просто не стоит заниматься. Главная книга жизниЛюбимый «Новый мир» два года отказывался печатать роман , и в 1976 году его напечатал другой журнал – «Дружба народов». Потом «Нагрудный знак…» издали в обеих Германиях, в Чехословакии. Издательство «Бертельсманн» пригласило его в Мюнхен. О самом приглашении Семину долго было ничего не известно: коллеги из ростовской организации Союза писателей СССР как-то «не удосуживались» сообщить. Но в Германию он поехал и там попросил привезти его именно туда, где он отбывал три года каторги. Выяснилось, что действительно он помнит все. Окружающие удивлялись, когда он вел их к той самой фабрике, говоря: «Вот тут было другое здание, отсюда исчезла лестница…» Как напишет в воспоминаниях о Семине Борис Можаев: «У него было страдание памяти. Но он знал непреложную истину: нельзя воскрешать в памяти страдания народа, не пережив их самому, не переболев сердцем и душой. Вот почему все его произведения автобиографичны и порой при отсутствии видимой остроты сюжета так захватывают сердце и душу читателя. Страдания не только волнуют, не только угнетают, но и очищают нас, рождают надежду на торжество в конечном итоге справедливости и добра». х х х Писатель Виталий Николаевич Семин умер 10 мая 1978 года от разрыва сердца. На его могиле друзья оставили надпись: «Прости, что мы не понимали, как труден и как одинок был путь к твоей вершине». |
||
8.06.2007 «Резонанс-Ростов», № 5, с.6 |